Владимир Короленко: Над открытой могилой расстреливали в затылок без церемоний

Писатель Владимир Короленко (1853-1921)
Писатель Владимир Короленко (1853-1921)

После революции 1917 года писатель Владимир Короленко (1853-1921) продолжил выступать против смертной казни, его позиция не изменилась, в годы «красного террора» он пытался спасать людей из застенков ЧК.

 

Смертную казнь он осуждал в письмах кнаркому просвещения Анатолию Луначарскому, которые написал в Полтаве в 1920 году, незадолго до своей смерти. Короленко написал Луначарскому шесть писем, но ни одного ответа не получил. Сам Луначарский, отвечая в 1930 году на предложение переиздать его переписку с Короленко, писал: "Что касается моей переписки с Короленко, то ее издать никак нельзя. Ибо и переписки-то не было". Письма получили распространение в списках, а в 1922 году были выпущены в Париже .

 

Из письма первого:    

“При царской власти я много писал о смертной казни и даже отвоевал себе право говорить о ней печатно много больше, чем это вообще было дозволено цензурой. Порой мне удавалось даже спасать уже обреченные жертвы военных судов, и были случаи, когда после приостановления казни получались доказательства невинности и жертвы освобождались (например, в деле Юсупова), хотя бывало, что эти доказательства приходили слишком поздно (в деле Глускера и др.).

  

Но казни без суда, казни в административном порядке - это бывало величайшей редкостью даже и тогда. Я помню только один случай, когда озверевший Скалон (варшавский генерал-губернатор) расстрелял без суда двух юношей. Но это возбудило такое негодование даже в военно-судных сферах, что только "одобрение" после факта неумного царя спасло Скалона от предания суду. Даже члены главного военного суда уверяли меня, что повторение этого более невозможно.

 

Деятельность большевистских Чрезвычайных следственных комиссий представляет пример, может быть, единственный в истории культурных народов. Однажды один из видных членов Всеукраинской ЧК, встретив меня в полтавской Чрезвычайной комисси, куда я часто приходил и тогда с разными ходатайствами, спросил меня о моих впечатлениях. Я ответил: если бы при царской власти окружные жандармские управления получили право не только ссылать в Сибирь, но и казнить смертью, то это было бы то самое, что мы видим теперь.

На это мой собеседник ответил:

- Но ведь это для блага народа.

Я думаю, что не всякие средства могут действительно обращаться на благо народа, и для меня несомненно, что административные расстрелы, возведенные в систему и продолжающиеся уже второй год, не принадлежат к их числу.

 

Однажды, в прошлом году, мне пришлось описать в письме к Раковскому один эпизод, когда на улице чекисты расстреляли несколько так называемых контрреволюционеров. Их уже вели темной ночью на кладбище, где тогда ставили расстреливаемых над открытой могилой и расстреливали в затылок без дальних церемоний. Может быть, они действительно пытались бежать (немудрено), и их пристрелили тут же на улице из ручных пулеметов. Как бы то ни было, народ, съезжавшийся утром на базар видел еще лужи крови, которую лизали собаки, и слушал в толпе рассказы окрестных жителей о ночном происшествии. Я тогда спрашивал у Раковского: считает ли он, что эти несколько человек, будь они даже деятельнейшие агитаторы, могли бы рассказать этой толпе что-нибудь более яркое и более возбуждающее, чем эта картина?

 

Должен сказать, что тогда и местный губисполком, и центральная киевская власть немедленно прекращали (два раза) попытки таких коллективных расстрелов и потребовали передачи дела революционному трибуналу. Суд одного из обреченных Чрезвычайной комиссии к расстрелу оправдал, и этот приговор был встречен рукоплесканиями всей публики. Аплодировали даже часовые красноармейцы, отложив ружья. После, когда пришли деникинцы, они вытащили из общей ямы 16 разлагающихся трупов и положили их напоказ. Впечатление было ужасное, но - к тому времени они сами расстреляли уже без суда несколько человек, и я спрашивал у их приверженцев: думают ли они, что трупы расстрелянных ими, извлеченные из ям, имели бы более привлекательный вид? Да, обоюдное озверение достигло уже крайних пределов, и мне горько думать, что историку придется отметить эту страницу "административной деятельности" ЧК в истории первой Российской Республики, и притом не в XVIII, а в XX столетии.

 

Теперь население живет под давлением кошмара. Говорят, будто только часть [казненных] приводится в списке. Доходят до чудовищных слухов, будто даже прежняя процедура еще упрощается до невозможного отсутствия всяких форм, говорят, что теперь можно обходиться даже без допроса подсудимого”.

  

Из письма третьего:   

 

“Бессудные расстрелы происходят у нас десятками, и - опять мои запоздалые или безуспешные ходатайства. Вы скажете: вольно же во время междоусобия проповедовать кротость. Нет, это не то. Я никогда не думал, что мои протесты против смертной казни, начавшиеся с "Бытового явления" еще при царской власти, когда-нибудь сведутся на скромные протесты против казней бессудных или против детоубийства.

 

Мне пришлось еще писать председателю Всеукраинского Центр. Исполнительного Комитета тов. Петровскому. Последнее письмо считаю тоже не лишним привести здесь.

"Многоуважаемый товарищ Петровский.

Теперь решаюсь обратиться к вам. Дело это - ходатайство относительно малолетней дочери крестьянина Евдокии Пищалки, приговоренной полтавской ЧК к расстрелу. Двенадцать человек по этому делу уже расстреляны. Пищалка пока оставлена до решения ее участи в харьковских центральных учреждениях. Я не могу поверить, чтобы в этих высших инстанциях могли одобрить расстрел малолетней, в чем уже усомнилась даже здешняя Чрезвычайная комиссия. Сестра Пищалки едет к вам с последней надеждой. Неужели возможно, что она вернется без успеха и эта девочка (Ей недавно исполнилось только 17 лет.) - пережившая уже ужас близкой казни и агонию нескольких дней ожидания - будет все-таки расстреляна?

 

Петровский дал телеграмму в Полтаву - не приводить приговора над малолетней в исполнение, и Пищалка, как говорят, отправлена в Харьков. Но так как "отправить в Харьков" - это формула, которая у нас равносильна "отправить на тот свет" (так в справочном бюро отвечают родным о расстрелянных), то в глазах населения судьба Пищалки остается мрачно-сомнительной. (…) Как раз на этом месте моего письма мне сообщили, что ко мне пришла какая-то девочка. Я вышел и узнал, что эта девочка и есть Пищалка. Она вернулась из Харькова свободной. Это доставило мне глубокую радость за нее и за ее семью. Но - я не могу радоваться за нашу родину, где могла идти речь о расстреле этого ребенка и где ее уже вывели из арестантских рот вместе с другими, которые назад не вернулись”.

 

Предистория этих писем, оставленных наркомом без ответа, такова: Анатолий Луначарский приехал в Полтаву для встречи с Владимиром Короленко 7 июня 1920 года. На митинге в городском театре Короленко обратился к нему с просьбой спасти пятерых местных жителей, приговоренных к расстрелу. На следующее утро Короленко получил записку уже отбывшего из Полтавы Луначарского: "Дорогой, бесконечно уважаемый Владимир Галактионович. Мне ужасно больно, что с заявлением мне опоздали. Я, конечно, сделал бы все, чтобы спасти этих людей уже ради Вас,-- но им уже нельзя помочь. Приговор приведен в исполнение еще до моего приезда. Любящий Вас Луначарский".

Книга «Смертная казнь в Беларуси»

Листовки, диски, логотипы

Смертные приговоры в Беларуси с 1990 г.

Новости